С утра дул «афганец». Горячий ветер поднял тучи пыли, размыл очертания военного городка. Но отчетливо видно полотнище красного флага, вьющегося на флагштоке. Высоко над ним - солнце, белое солнце пустыни. Тишина стоит первозданная. Неожиданно включается репродуктор, и диктор сообщает:

— Московское время десять часов двадцать пять минут... В Москве плюс восемнадцать, дождь.

Капитан Горшков, разгоряченный основательной зарядкой, бросает поджарое мускулистое тело в бассейн, сооруженный из железнодорожной цистерны. Отдуваясь, подплывает к краю:

— А у нас прогноз один: плюс сорок восемь в тени.

Слова Горшкова не подлежат сомнению. Через минуту после купания освежающая прохлада бассейна - лишь приятное воспоминание.

Горшков опять спешит.

— Виктор Васильевич, ведь вам сегодня командир разрешил отдых.

Он улыбается, щеточкой топорщатся над губой рыжие усы.

— У политработников выходных не бывает.

Сказал просто, без тени рисовки. И зашагал в сторону казармы упругим шагом. А впрочем, каким же еще шагом ему ходить, если детство прошло в суворовском, юность - в военном училище, молодость (двадцать семь лет, конечно же, молодость) отдана офицерской службе.

— Другую жизнь, честно говоря, знаю только по рассказам друзей. Хорошо, что их у меня много, - улыбнулся Горшков.

В тот день он выглядел усталым, но настроение было приподнятым. Несколько часов назад подразделение, которое возглавлял Горшков, вернулось после сопровождения колонны с грузом, предназначенным для дех­кан, в гарнизон. Груз был доставлен по назначению...

Капитан Горшков в форме, пропыленной насквозь и покрытой разводами соли, сидел за столом и на правах заботливого хозяина беспрерывно подливал в чашки зеленый чай. В уголках его губ бродила загадочная улыбка. А тонкое с выразительными темными глазами лицо выглядело безмятежно и очень молодо.

— Биография, как принято говорить, только начинается. Трудности? Конечно, были. Но в основном борол­ся с личными недостатками. В суворовском - с физической немощью, в политическом училище восполнял пробелы в английском; когда попал на Дальний Восток «для прохождения дальнейшей службы», понял: не умею работать с людьми. Как-то за один промах солдатская молва окрестила меня «лейтенантом на цыпочках». Тогда было обидно, а сегодня считаю, правильно окрестили. Сам виноват. Первый мой командир капитан Валерий Петрович Беляков так и сказал: «Хочешь узнать человека - найди порогу к его сердцу, но не окольную, а прямую и честную». Короче, урок на всю жизнь.

За перегородкой, оплетенной сухой верблюжьей колючкой, кто-то негромко постучал.

— Входите, — весело, но с оттенком беспокойства (не случилось ли чего?) сказал Горшков.

На пороге вырос чернобровый стройный сержант.

— Товарищ капитан, я письмо от родителей получил, большое вам спа­сибо за помощь...

Сержант ушел, а Горшков повернулся ко мне:

— Исключительно добросовестный человек, работящий, скромный. А руки просто золотые. Видите, как нынче    красиво  живем, — Горшков обвел взглядом помещение. — Стенды, столы, табуретки, вешалки, тумбочки, полы деревянные. И все это — сержант Николай Лисица. Молодежь нашу поднял, вдохновил и первым за дело взялся. А еще на его счету площадка волейбольная, футбольное поле. С такими парнями жаль расставаться, да что сделаешь, скоро увольняются, — Горшков погрустнел. — Недавно проводили на Родину секретаря комитета ВЛКСМ сержанта     Александра Домашова. Награжден орденом Красной Звезды. За что? Как и большинство моих боевых товарищей, за мужество, отвагу, героизм при выполнении интернационального долга. Ну, а если конкретно...

Вкратце рассказ Горшкова звучал так. Крупная банда окружила один из дальних кишлаков. Душманы, рассчитывавшие на легкую победу, с кличем «Аллах акбар!» конной лавиной стремились к селению. Но на его подступах были остановлены плотным огнем, который вели дехкане из комитета защиты революции. Бой продолжался несколько часов. Силы были неравные, и бандитское кольцо все плотнее сжималось вокруг горсточки отважных защитников. По просьбе афганских товарищей на помощь дехканам выехали советские воины. Перед  командирами  боевых машин, в том числе и перед сержантом Александром Домашовым, была поставлена задача:  прорваться сквозь бандитское кольцо и вывезти из-под огня оставшихся в живых защитников поста.

Взревев мотором, бронированная машина, окутанная пылью, устремилась вперед. Механик-водитель сержант Юрий Товкун начал искусно маневрировать, чтобы не подставить борт под выстрел гранатометчика. Защитников поста сняли буквально в несколько мгновений. И вновь бросок сквозь огненное кольцо.

— Спасенные дехкане и Домашову, и Товкуну, и Михно, да и другим ребятам, наверное, целый час все руки пожимали, приговаривая при этом: «Спасибо вам, внуки Ленина. Спасибо, внуки Ленина...»

Мы вышли на воздух. Обжигающий дневной зной растворялся вечерней прохладой. Быстро сгущались сумерки. На посадку заходил вертолет, подсвеченный красным и зеленым бортовыми огнями, чертя концами лопастей пунктирный световой круг.

— Красивая страна, — задумчиво сказал Горшков. — Правда, бедно пока живут люди, долго им не давали на ноги подняться. И сейчас мешают. Необъявленная война, навязанная афганскому народу контрреволюцией, американским    империализмом и региональной реакцией, к сожалению, пока не затихает. Но ничего, народ крепкий. Экономика  стабилизируется, растут урожаи в сельском хозяйстве. Народ поднялся на борьбу с душманами. Ну, а нас попросили помочь — помогаем.

Вертолет тем временем снизился и, подняв пыли до неба, осторожно приземлился на железный настил временного аэродрома.

— Вертолет, а мы его для краткости называем «борт», для нас всегда радость, — шагая по направлению к штабу, продолжал разговор Горшков. — Ведь «борт» — новые фильмы, люди, да и весточки от родных.

Через полчаса капитан Горшков, залпом прочитав большое письмо от жены Наташи, спал в землянке креп­ким сном славно потрудившегося человека. Позади у Горшкова были не­легкие сутки: проводка колонны в ме­стных условиях — дело нешуточное. Это вполне понятно. Но я никак не мог предположить, а Горшков даже словом не обмолвился, что груз, предназначенный дехканам, был доставлен с риском. Что, отражая нападение на колонну душманов, политработник Горшков, по словам его боевых товарищей, проявил хладнокровие, железную выдержку, распорядительность и личную храбрость. Об этом я узнал в тот же вечер, перешагнув порог штаба.

Майор Николай Кузин глазами показал на койку, покрытую солдатским одеялом, мол, приземляйтесь, одновременно докладывая по рации низким голосом, подчеркивая и растягивая гласные звуки:

— Обстано-овка но-рма-альная. Проводка коло-онны но-ор-мально. Отличи-ился капитан Горшков. Ка-апи-тан Го-оршков...

Переговоры закончены. Под мощной фигурой командира подразделения Николая Кузина жалобно застонали пружины койки. Кузин на коленях расправил карту. Острием тонко отточенного карандаша указал точку.

— Здесь, на изгибе дороги, душманы напали на колонну. Тактика у них известная — поджечь первую и по­следнюю  машины, чтобы, как говорится, ни вперед, ни назад, а затем всей мощью огня обрушиться на ядро колонны. Горшков   и командир подразделения сарбозов при первых же выстрелах прикрыли колонну бронетранспортерами. Часть сил пустили в обход засады, устроив душманам «огненный мешок». Ни одна машина в колонне не пострадала, Ни одна!..

Кузин рассказывал с заметной гордостью (знай наших!), однако излагал существо вопроса сдержанно, а хотелось подробностей, ярких деталей. И тут, на счастье, аккуратненько постучавшись в дверь, вошел сержант Александр Зотин. Выслушав его доклад, майор Кузин, как мне показалось, облегченно вздохнул:

— Вот вам участник события, пусть все в красках и опишет.

В красках не в красках, но многое из рассказа Зотина запомнилось.

— ...Капитан Горшков шел в голове колонны. Вдруг внезапная остановка. Что такое? Смотрю, Виктор Васильевич   самолично дехканина перевязывает. А тот что-то быстро говорит капитану и все рукой вперед показывает. Потом узнал. Дехканин предупредил: на дороге душманы. И еще сказал, что он и его товарищи для шурави (советских, значит) мины душманские пометили тряпочками, щепочками, веточками. Смотрите, дескать, в оба. А меня, сказал он еще, за помощь народной власти душманы ножом пырнули в живот и бросили умирать у дороги. Проклятые шакалы!

Помог нам дехканин. Заранее к бою приготовились, капитан Горшков каждому четко задачу поставил.

Зотин достает из кармана белоснежный платок, вытирает пот со лба, чувствуется, что он взволнован.

— Мне уже не раз приходилось бывать в переделках вместе с нашим замполитом. Не знаю почему, но рядом с ним и пули, и мины душманские не страшны. Услышишь его голос по рации: «К бою, ребята!», вроде и не уставная команда, а вот на сердце от нее теплее становится, уверенность появляется, словно руку Горшкова на плече чувствуешь...

Заполночь выходим с майором Кузиным на улицу: Млечный путь — яркий и чистый — уводит в бесконечность, Обстановка настраивает на «философский лад.

— Политработник, что же это за профессия такая? Где ее границы? И есть ли они вообще? Это работа? А может быть, творчество?..

— И то, и другое, и третье, — не спеша говорит Кузин. — Одно несомненно: без душевной щедрости, без вечной   неуспокоенности нет политработника. Эта профессия не из тех, где работают «от сих и до сих».

— А если конкретно, скажем, на примере Горшкова попытаться проиллюстрировать понятие — политработа?

— Ну, что ж, — улыбнулся Кузин, — давайте попробуем.

...Еще не осела взметенная взрыва­ми пыль, как вдруг стало тихо до зво­на в ушах. И вот уже замерцали в су­мерках огоньки сигарет, завязывает­ся разговор.

—  Скажите, — спрашивает один из воинов, — товарищ капитан, когда же будет покончено с душманами?

Горшков задумывается. Вопрос сложный. Уже более шести лет революция сражается за светлое будущее афганского народа: создаются государственные предприятия, на кото­рых введен восьмичасовой рабочий день, решаются большие социальные проблемы в области здравоохранения, просвещения, в стране проводится земельно-водная реформа. Приня­тий закон о труде направлен на лик­видацию эксплуатации человека человеком. Положение трудящихся масс  улучшается день ото дня... Раздумье короткое. И твердый ответ:

- С душманами было бы уже давно покончено, если бы  не преступ­ное вмешательство США, Пакистана, Ирана, ФРГ, Саудовской Аравии, ко­торые оказывают контрреволюции (огромную финансовую и военную помощь, готовят,    вооружают и за­брасывают в Афганистан все новые шайки бандитов. Но вы же сами видите, что народ поднялся на борьбу с ними. А раз так, то правое дело афганской революции неизбежно восторжествует.

Этот ответ — тоже политработа.

...Вдруг замечается, что некоторые солдаты, особенно молодые, начинают бравировать пренебрежением к опасности, во время движения норовят «вылезти на броню», порой ленятся отрывать окопы в полный профиль. Одно дело — храбрость, другое - неумный риск, одно дело - солдатское мужество и совсем другое - желание по случаю и без случая прихвастнуть... Разве может политработник пройти мимо таких досадных фактов? Конечно, нет.

И вот уже собираются воины на откровенный разговор. Есть, конечно, возможность показать личную храбрость, отважный характер. Только разве обязательно для этого играть молодой жизнью? Учись, солдат, не сомнительной лихости, а науке побеждать. Учись воевать так, чтобы самому уцелеть, а врага победить.

Этот разговор — тоже политработа,

«Занимаясь большими и важными вопросами, и прозой жизни интересо­ваться не забывай!» — говорит себе каждый хороший политработник. И пристально следит за тем, чтобы солдат был накормлен, обстиран, спал на чистых простынях. Чтобы своевременно оказывалась ему медицин­ская помощь, бесперебойно работала почта. Все это - хорошее настроение. А хорошее настроение - тоже результат политработы...

В стороне от городка раздался глухой взрыв, взлетела в небо красная ракета, ночную мглу прочертили пунктиры трассеров.

Кузин оценил обстановку мгновен­но:

— По почерку вижу: тренируются сарбозы. Наши соседи и большие друзья... Так вот, — продолжил он свою мысль. — Особенность службы вообще, а у нас, в частности, заключается в том, что человек раскрывается сразу, с первых шагов. Был такой случай: прибыл к нам молодой солдат. Заметили за ним одну особенность: как только на выезд собираемся, он спешит к врачу. Раз поговорил с ним Горшков, два, а потом сел и написал письмо родителям. Нет, не о «болезни» солдата, просто попросил рассказать о деде, который, кстати, до Берлина дошел. Ответ не заставил себя ждать. Прекрасное пришло письмо: о долге, великой любви к Родине, о чести солдатской, мужестве. Заканчивалось оно просто эпически: «Сыновья! Вы продолжаете героическую эстафету отцов и дедов, будьте достойны славы героев Великой Отечественной!!! На темати­ческом вечере Горшков зачитал послание родителей, Результат? Недавно молодому солдату вручена медаль «За боевые заслуги». Вот вам еще один тезис к разговору о политработе...

Готовы? — спросил Горшков. — Тогда в путь. Металл бронетранспортера раскален, обжигает руки. Грозно гудит мотор, глаза слепит беспощадное афганское солнце. Вокруг идет обычная жизнь. Мужчины в белоснежных чалмах с оружием за спиной; женщины под черными паранджами; застывшие под навесами дуканов седобородые аксакалы; пролетки, запряженные лошадками, разукрашенными по сбруе бумажными цветами; огромные автобусы, сплошь разрисованные затейливой арабской вязью. И, конечно же, по обе стороны дороги стайки неугомонных, загорелых до черноты афганских мальчишек. При виде бронетранспортера они застывают на месте, театрально выпятив грудь, вскидывают в приветствии ладошки к виску.

— Вот оно, будущее Афганиста­на, - задумчиво говорит капитан Горшков, - прекрасное будущее ожидает этих ребят. А пока, - лицо его твердеет, - у многих из них трудная жизнь. Есть и такие, чьи отцы пали в борьбе за революцию. Нельзя привыкнуть к чужому горю, к боли других, хоть и того и другого каждый из нас повидал сверх меры. Помните, как у Симонова: «Чужого горя не бывает!..» Просто сердце иной раз заходится, когда видишь зверства душманов. Совсем недавно в одном из кишлаков душманы подожгли школу. Когда мы подъехали, пожар полыхал во всю силу. Наши солдаты не раздумывая бросились в самое пекло. Успели спасти учителя и нескольких учеников... Чужого горя не бывает!..

Бронетранспортер, свернув с дороги, въехал в высокие железные во­рота.

— Это и есть бывший дом богатея, а теперь детский дом, - показал Горшков на двухэтажное строение. — Здесь будем сегодня трудиться.

Горшков и его солдаты, спрыгнув с машины, моментально оказались в «окружении» афганской молодежи. Со всех сторон слышалось теплое «салам алейкум!», со всех сторон тянулись руки, каждый хотел непременно поздороваться с шурави.

Улыбки, улыбки, дружеские рукопожатия... Розданы инструменты. Началась горячая работа, а вслед пришли песни — афганские, советские. И вот уже взвилась к небу родная «Катюша»...

Чужого горя не бывает!.. Для вас, ребятишки, потерявшие отцов и матерей в жестокой войне, развязанной империалистами и внутренней реак­цией, трудятся сегодня плечом к плечу советские воины и афганская молодежь. Пусть этот дом станет для вас родным. Набирайтесь же в его стенах богатырских сил, учитесь только из «отлично». Ведь будущее Афганистана за вами.

Так, наверное, думал на субботнике капитан Горшков. Когда взволнованный пионер повязывал ему алый галстук, отороченный зеленой и черной каймой, блестящие глаза Горшкова как бы пригасли, подернутые влажной пленкой, а голос, всегда ровный и спокойный, неожиданно дрогнул: «Будь счастлив, маленький сын афганского народа. Расти таким же смелым бойцом, как и твой батыр-отец».

И все-таки выходной есть выходной. А значит, и у политработника должны быть свободные «окна». Время вроде бы подходящее, послеобеденное. Сегодня тематический вечер. Читаю его название, выписанное на ватмане крупными буквами: «Звериный оскал империализма». Говорит сержант Николай Токарь, секретарь комитета ВЛКСМ, бывший техник-путеец из Ворошиловградской области. Я уже знаком с ним. Помню, как убежденно он доказы­вал, что трудных солдат в армии нет. Просто характеры у людей разные, соответственно, и подход должен быть разным. Слушал я его и неволь­но улавливал знакомые нотки замполита. Тогда Токарь был улыбчив, весело подтрунивал над собой и своими товарищами. А сейчас серьезен, юношеское лицо насуплено.

— Необъявленная война против молодой республики, - говорит он взволнованно, - ведется самыми варварскими методами. Зверства душманов, поддерживаемых империализмом, не знают пределов. Вот конкретные данные: мятежниками разрушено 1814 школ, 31 больница, 111 центров здоровья, 906 крестьянских кооперативов. Помните, как плакали афганские дети у сожженной школы? А какие проклятия посылали на голову душманов дехкане у взорванного комбайна? Все это каждый из нас видел собственными глазами. Мы отчетливо представляем себе, кто несет горе и боль афганскому народу. Имя этого врага — империализм...

Выступает младший сержант Нико­лай Чернышенко:

— Американский президент нередко говорит о правах человека. Дескать, именно США борются за то, чтобы во всем мире люди жили сво­бодно и счастливо. Какая же это гнусная ложь, ведь только для подготовки бандитов, вершащих кровавые преступления на афганской земле, США уже израсходовали свыше 300 миллионов долларов. Не иссякает поток оружия - базуки, минометы, гранатометы, мины, безоткатные орудия, зенитные ракеты, а нынче уже и химические гранаты американского производства поступают на вооружение душманам. О каких же правах человека может идти речь, если беспрерывно работает «конвейер смерти». Но как бы ни тужились американские империалисты и их приспешники, завоеваний афганского народа им не перечеркнуть. Революция умеет защищаться...

Смотрю на Горшкова, примостившегося в уголке и что-то чиркающего карандашом в блокнотике. Слушаю выступления его подчиненных и невольно думаю: многое удивляет приезжего человека в Афганистане. Экзотическая природа, уклад жизни, мечети, полуразрушенные кротости... Конечно, все это останется в памяти. Но, прежде всего, останутся те, с кем довелось познакомиться на афганской земле. Вот эти юноши в военной форме, что сейчас гневно обличают империализм, — Николай Токарь и Николай Чернышенко; уроженец Одесской области ефрейтор Юрий Седов и рядовой Сергей Глухов, стоящие в эти минуты на посту; сержант Юрий Товкун и ефрейтор Константин Михно, сопровождающие вместе с товарищами народнохозяйственный груз, так необходимый воюющей республике... Всем им выпали нелегкие испытания, и эти испытания оказались по плечу советским воинам. Об этом говорят и награды — ордена и боевые медали...

Вспомнилось, как счастливо жало­вался майор Кузин: «Проблема — оставить кого-либо в подразделении, когда на выезд собираемся. Других, мол, берете, а мне отсиживаться?» После разговора с Кузиным расспросил одного такого строптивца — рядового Александра Чуприка. Смутился, ответил уклончиво: «Так ведь скучно 6ез ребят в городке оставаться». Высоких слов не произносят ни солдаты, ни офицеры. «Выполняем интернациональный долг», и все, весь разговор на эту тему. Об этих ребятах хочется говорить подробно и долго. Они из тех людей, кто своими руками делают и свою собственную жизнь, и нашу общую историю. Они — люди действия, в основе которого лежит любовь к жизни, к родной стране, к людям,

И еще вот о чем подумалось: привычно говорим мы, что военная служба требует от человека всей энергии, всех сил, даже добавляем «без остатка», что она человека меняет, перековывает. А суть в том, что служба, как, впрочем, и всякая другая мужская, необходимая стране работа, помогает человеку оставаться человеком, выявить и сохранить в себе главное, дорогое. В итоге — быть счастливым!

Вот и Горшкову испытания военной судьбы не помешали, а наоборот, помогли сохранить, пронести через годы любовь к армии, к своей про­фессии политработника.

— Встречали вы когда-нибудь счастливого человека? — спрашивал он в последний вечер перед моим отъездом. — Так смотрите, пока не поздно. Всю жизнь считал и сейчас считаю, что я самый счастливый. Нет-нет, я искренне говорю! А таким меня сделала армия, моя семья, мои боевые товарищи.

На футбольном поле (правда, это, скорее, хоккей­ная «коробка») кипят почти что лужниковские страсти. Раздетые по пояс, загорелые до черноты болельщики поддерживают «своих» дружным: «Шайбу! Шайбу!» Сегодня финальная встреча на первенство гарнизона. Главный арбитр матча капитан Горш­ков судит строго: его свистку и властным жестам руки беспрекословно подчиняются даже самые «горячие» футболисты.

Матч закончился, когда на небе появилась луна — огромная, яркая, словно бы отлитая из серебра.

В «бассейне» Горшков сообщает, что капитану Генералову (быть ему маршалом!) сегодня стукнуло двадцать восемь. Надо вручить подарок. В штабе, как говорится, негде яблоку упасть. Имениннику преподносят транзистор. По случаю праздника пьем кофе со сгущенкой. Капитан Бурцев (штатный юморист, как его в шутку рекомендуют гостям), «горестно» сокрушаясь, рассказывает, что и сегодня во сне к нему посередь ночи приходил председатель группы народного контроля капитан Горшков и очень строго разговаривал. «Ты, - говорит, - Бурцев, почему регламент на технике не провел, да и горючки нажег сверх меры?» В результате проснулся в холодном поту… Шутки шутками, а ведь свободно можете лишиться боевой единицы. Так что прошу, товарищ майор, — изо всех сил стараясь говорить серьезно, обращается Бурцев к Кузину, — приказать Горшкову прекратить ночные посещения.

Заливисто смеется Кузин. Валится на спинку кровати Бурцев. Прыскает капитан Горшков, зажимая рот, интеллигентно улыбается капитан Шилов.

В электрическом чайнике закипает вода. Кузин снимает крышку, бросает в пузырящуюся воду добрую порцию зеленого чая. Покрутив колеси­ко транзистора, Бурцев ловит волну. Вагончик заполняют звуки знакомой песни:

Давно мы дома не были,

Цветет родная ель,

Как будто в сказке-небыли,

За тридевять земель...

Песню слушают с особым чувством. На кого сейчас похожи эти, чуточку взгрустнувшие, в общем-то еще очень молодые люди? Странно, но и в эту минуту расслабленности они продолжают выглядеть именно военными. Особая ладность, скупость жестов, волевой взгляд...

Горшков уходит первым. Объясняет: нужно ответить на послание Наташи. Спрашивает: нельзя ли будет уже там, в Союзе, опустить письмо в почтовый ящик? Проверено, дойдет быстрее. Отчего же нельзя, если завтра к вечеру я буду на родной земле. Конечно же, опущу. Была бы возможность, передал бы лично, а к письму добавил: такие люди, как Горшков - настоящие. И еще бы сказал, что ее муж с честью выполняет интернациональный долг на земле Афганистана.

Подполковник А. СУВОРОВ.

Фото А. Гулака.

На полевых занятиях:

 Отлично овладевают военным делом комсомольцы младший сержант Игорь Смирнов и рядовой Александр Тяшин.

 Техник инженерно-саперного взвода прапорщик Геннадий Токтарев (справа) вместе с подчиненными на практике по разминированию.

Политзанятия ведет коммунист старший лейтенант И. Бугульмнксянй.

Афганские и советские воины на суббот­нике.

Афганский пионер Хаятолла повязывает галстук советскому воину.