15 февраля 1989 года. Праздничный Хайратонский мост. Цветы, оркестр, кино и телевидение. Усталый генерал Громов на мосту: «Все. За моей спиной нет ни одного советского солдата».
Не в обиду будь ему сказано, но не совсем прав был тогда генерал. За его спиной оставалось еще много солдат и офицеров. Правда, никто из них не входил в состав 40-й армии, но в тот день опоздав на вечерний концерт Розенбаума в Термезском доме офицеров, вышли последними из Афганистана они — пограничники.
Прошло время. Иван Михайлович Коробейников, генерал-лейтенант, начальник одного из управлений Главного управления пограничных войск КГБ СССР, неспешно отвечает на мои вопросы.
— Иван Михайлович, как нашлось пограничникам место на той войне?
— Мне трудно говорить обо всех обстоятельствах, могу только о том, что касалось лично меня. Думаю, что тогда все было оправдано. Афганская война, едва начавшись, породила массу проблем. Одна из них — как обеспечить неприкосновенность советской границы и безопасность населения нашего приграничья. 40-я армия, решая свои задачи, встретила нарастающее день ото дня сопротивление, начался «джихад». Многие из моджахедов все чаще стремились выйти к советской границе, разумеется, не для того, чтобы посмотреть на нее.
Думаю, что все это послужило фоном для последующего правительственного решения, естественно, по просьбе афганского руководства, о вводе небольшого контингента пограничных войск КГБ СССР в северные провинции Афганистана для охраны нашей границы. Участвовали, как тогда их называли, сводные боевые отряды Среднеазиатского и Восточного пограничного округов. Собирали в них, как правило, добровольцев. Располагались в виде небольших гарнизонов. Места дислокации в Афганистане выбирались с учетом активности действий моджахедов, так, чтобы мешать им выходить к советской границе. Сначала это были Памирское и Пянджское направления, затем, постепенно, была образована так называемая зона ответственности пограничных войск, включавшая в себя часть территории всех северных провинций Афганистана на глубину где-то до 100 километров…
Сейчас кажется, что это было в чужой жизни. Не в моей.
Расчет по «бортам», постановка задач. Старший оператор майор Валера Короленко, строго — твой борт — такой-то. Взлет в 6:30. Понял?
Потом короткий почему-то спальник, душная бессонница. Утром случайно вижу, как полковник Коробейников, старший на той операции руководитель, таком выбрасывал пустую упаковку от успокаивающих таблеток. Нервничая, поплевывает на руки — пошел! И вот уже «борт» затрясся, снижаясь. Борттехник рывком открывает дверь: «Вперед!»
Горбясь десантура сыпанула вниз. Я — последним. Пульс, как всегда, за 200. Прошлого нет, будущего тоже. Есть поле на окраине кишлака, зажатое скалами и похожее на дно стакана. Есть еще капитан Коля Дубчак, замполит группы десантников. Отчаянно матерясь и размахивая автоматом, он с трудом вытаскивает ноги из жидкой грязи залитого водой поля, есть дюжий фельдшер Юра Куценко, он уже добрался до края «площадки» и лупит длинными по еле заметным огонькам наверху. Есть десантники, по двое-трое рассыпающиеся по полю и лежащие за валунами у подножия скал. Тоже стреляют. Это группа захвата. Над нами карусель из вертолетов, где-то недалеко треск лопающихся НУРСов. В эфире кажущийся хаос из команд и докладов. Нам нужно наверх, чтобы оседлать хребет над ущельем. Иначе положат или собьют «борт» при посадке.
— Вперед! Или вверх, какая разница. Война в горах без фронта, тыла и флангов. Или ты успел первым, или тебя. Хотя тыл, впрочем, был. До Союза рукой потдать, около километра, наверное. Можно разглядеть такие же горы, речку и пустынную дорогу над ней. Вчера отсюда — из Афганистана — кто-то обстрелял «уазик» на советской территории. Ранена женщина. Но это вчера. Сегодня хрипим — вперед! По рации слышу, как Валера Короленко почти открытым текстом: летник над тропой не дает пройти, бьют оттуда, добровольцы — по две гранаты в руки и за мной!
— Иван Михайлович, обо всех в Афганистане писали в свое время, кроме пограничников. Почему так?
— Трудно сказать. Возможно, потому, что все, что касалось «афганской темы», было первое время закрытым, возможно потому, что мы — войска КГБ, да еще в Афганистане, а может быть, чтобы не провоцировать моджахедов на действия специально против советских пограничников, такое тоже не исключалось. Ну и, конечно, тайна есть тайна, без всякого на то объяснения. Мы внешне были не отличны от 40-й армии. Солдаты и офицеры ходили в такой же форме, погоны перешивали на общевойсковые. Единственная, может быть, особенность — все службы тыла и обеспечения боевых действий, а также вся пограничная авиация находились на советской территории, в местах расположения пограничных отрядов.
Мы воевали на территории сопредельного государства и охраняли ту же границу обычным способом. Фактически Среднеазиатский пограничный округ нес двойную, если не тройную нагрузку. В отрядах численность личного состава в 3-4 раза и больше превысили ту, что была «до войны». Плюс семьи офицеров, прибывших из других пограничных округов. Жилья не хватало катастрофически.
Вспоминая сейчас те дни, поражаюсь мужеству и выдержке наших людей в тех условиях. И главное — не было недостатка в добровольцах. Со всей страны писали — пошлите служить в Афганистан, многие офицеры просились на второй, а то и на третий «сроки»…
…Что было, то было. Коля Дубчак тоже на второй «срок» остался, мало одного показалось… Жил в тесной квартирке, вода только утром и вечером. Когда с операции прилетал в Союз, сразу бежал в очередь в военторг, а то чего-нибудь не достанется… Сколько их прошло через это: Володя Радчук, Толя Турулов, Юра Турдиев, Наиль Нуруллин, Валентин Медведев, Виктор Мещеряков…
Военная служба сводила меня в разной время с ними и разводила вновь. Что за люди? Черт их знает. Прапорщик Васька Гула писал стихи, майор Александр Гудымов — песни. Саперы-виртуозы Сергей Гордеев, Виталий Полунин и Олег Улеватый всегда предпочитали самую опасную работу, хотя могли и не делать этого. Олег ошибся один раз, но остался жив. Теперь работает преподавателем. Подполковник Юрий Воробьев совместил в себе две профессии — врача-хирурга и сапера. Достал из тела рядового Виталия Грабовенко неразорвавшуюся гранату от автоматического гранатомета. Буквально легендой стали офицеры-десантники Владимир Маслаков, Юра Лопушко, Коля Рулев и Сергей Нечаев, а попасть служить в пограничные десантные аэромобильные подразделения, которыми они в разное время командовали, было не легче, чем в Институт международных отношений. Афганистан всех равнял между собой, и если солдат закрывал от пули офицера, как сделал Саша Касеев, например, то было это, в общем, нормально. И таких, как он, было много…
Плохо, когда свои погибали. Война… Я помню, как у десантников в каптерке на вешалке нетронутым оставался «комбез» погибшего, его «дембельские вещи». Койку тоже не трогали до поры, хотя места не всегда хватало. Спустя некоторое время на стенде у казармы появлялась фамилия товарища. Будто он оставался здесь. Но, проходя мимо, не хотелось смотреть на пустые места на том стенде…
— Иван Михайлович, можно ли говорить о каких-то победах или поражениях, война все-таки?
— Я профессионал. И с военной точки зрения могу судить о наших действиях, что удалось, а что нет. Были победы, конечно, но у нас никогда не было цели кого-то уничтожить вовсе. Это принципиально. Мы делали все, чтобы не допустить диверсий на нашей границе. По просьбе афганских властей участвовали и в боевых действиях. Совместно с афганцами и частями 40-й армии за все время провели ряд больших десантно-войсковых операций в нашей зоне ответственности, в основном по разгрому крупных баз бандформирований, вблизи границы — Шар-Шари, Мармоле, Альбурсе, например, или Дарбанде. Было много операций помельче, частного характера. При этом главное условие — минимум потерь.
Старались, как могли не наносить неоправданного ущерба стране, в которой воевали. Иногда удавалось договориться с оппозицией и не воевать вовсе. Были районы, где за все годы ни разу не раздалось ни одного выстрела. Но были, конечно, и ошибки, и разочарования, и неудачи. Были и неоправданные потери. Красиво воюют только в кино. На самом деле — это черный солдатский труд. С лихвой на всех.
…Мать его так! Коля Дубчак опухшими пальцами крутил шпенек настройки радиостанции на волну радиостанции на частоту вертолетчиков. Мы все-таки вылезли наверх и оказались видимо, слишком близко от объекта их атаки. НУРСы рванули рядом. Через звон в голове из динамика рации вибрирующе донеслось: «Покажись, где ты, а то не вижу…» Через секунду: «А-а, понял, вижу, наведи меня». Кулиш трассерами длинной очередью «показал», где противник. «Борт» задрал хвост, и к земле понеслись дымные с проблеском трассы НУРСов. Наводили их на группки людей в широких одеждах, стремительными точками нырявших среди камней почти на самом дне ущелья. Ушли? Еще не вечер, вперед! Теперь спускаемся вниз к маленькому в несколько хижин кишлаку. На другой стороне ущелья туда же спускалась группа капитана Урванцева, едва различимая среди валунов и трещин в скалах. Солнце сверху, как всегда, без промаха било по всем, кто воевал внизу.
— Иван Михайлович, а помните нашумевший обстрел моджахедами города Пянджа в 1987 году?
— Еще бы. Я тогда уже начальником войск Среднеазиатского пограничного округа был. Данные о попытках обстрела нашей территории мы получали постоянно. Но вычислить место, откуда будут стрелять, и уж тем более помешать этому — задача, как ты понимаешь, трудновыполнимая.
В случае с обстрелом Пянджа мало кто знает сегодня, что все могло быть гораздо хуже, если бы не действия минометчиков пограничного отряда. Банда Гулома Ортабулаки приготовила для обстрела свыше сотни выстрелов к безоткатным орудиям и пусковым установкам «земля-земля». Успели сделать залп. Еще, как говорят, не осела земля после взрывов, как уже сделало ответный залп наше минометное подразделение. Мины упали точно, и бандиты вынуждены были уйти. А рано утром мы уже начали совместно с частями 40-й армии операцию «возмездия», об остальном уже писали когда-то.
Противник-то у нас был серьезный. По нашим данным, в зоне ответственности пограничных войск находилось постоянно 30-40 тысяч вооруженных моджахедов. Некоторые вооруженные группы оппозиции представляли собой племенные формирования и не воевали с нами, если их не задевали. Все остальные — это великолепно приспособленные к местным условиям, если можно так сказать, профессионалы. Вооружены они были хорошо. Я говорю с точки зрения военной, конечно.
Так что кое в чем мы учились воевать у них, кое в чем они у нас. Семь пограничников-«афганцев» стали Героями Советского Союза. О них, кстати, тоже писали. Летчик, как говорят, «от бога», полковник Фарит Шагалеев первым в погранвойсках начал высаживать десанты на высоту свыше 3,5 тысяч метров, в том числе ночью. Его коллега майор Валерий Попков вытащил буквально «с того света» товарищей — экипаж сбитого вертолета. Таких случаев, кстати, было довольно много за всю историю войны. (Майор Александр Пашковский, например, сумел не только товарищей, но машину спасти…).
Остальные наши герои — это офицеры пограничных аэромобильных десантных подразделений: Николай Лукашов, Иван Барсуков, тогда еще старшина, а сегодня, лейтенант, Виктор Капщук. Посмертно награждены офицеры Александр Богданов и Валерий Ухабов. Кстати, я для себя один из главных итогов войны вывел такой: нам повезло в людях. И если оценка всей афганской войны — дело истории и политиков, то, думаю, она не должна касаться солдат. За свой черный труд они заслужили самых высоких слов благодарности. Вообще о людях я готов говорить бесконечно. Разные, конечно, были. Были и преступники. Но суди сам: за всю войну у нас не было ни одного дезертира, предателя, никто не попал в плен, ни одного раненого или погибшего товарища не оставили противнику.
— Что можно сказать сегодня о потерях пограничников?
— Погибли 515 человек, ранены, контужены и искалечены около трех тысяч. Сейчас в КГБ СССР готовится «Книга памяти», там будет вся конкретная информация. Книга должна выйти в конце следующего года.
Все? В общем, да. Стоило ли вспоминать, война-то одна и та же… Стоило, и не только для того, чтобы сказать спасибо всем, кто был в «зоне ответственности». Стоило ради памяти погибших. Ради тех, для кого война еще не кончилась. Подчиненные Николая Резниченко достают мины, что закладывают на границе вчерашние моджахеды, в них целятся «оттуда» бывшие противники. Война, хоть и незримая, для них не кончилась. Та же полупоходная жизнь, вечный песок на зубах и прочие прелести службы в Среднеазиатском пограничном округе. Кушка, Тахта-Базар, Корки, Термез… Многие разъехались по стране. Можно снять трубку и услышать солидные голоса Генки Логинова, Витьки Сушкова, Сергея Сметанникова… Эти в Москве. Пока.
…Очередь в спину прозвучала вроде и не в меня. Я кое-как пробирался вниз на подгибающихся ногах, искал воду. Бой давно утих, хотя стрельба периодически звучала в разных местах.
Инстинктивно пригнувшись, прыгаю на крышу какого-то сарайчика, прилепившегося ниже меня к склону горы. Крыша его проваливается, и это спасает меня от второй очереди. Я оказываюсь внутри хлипкого сооружения и пытаюсь без шума выбраться из него. Удалось. Прикидываю, откуда могли стрелять. Черт, и свои далековато, не успеют, если что… Подбираю камень, лежа бросаю в сторону от себя. Стоп, вон тот кустик, кажется, шевельнулся, похоже, там кто-то есть. Приблизительно метров 30-40.
Жму покрепче к себе автомат, чтобы меньше был разброс пуль, и дождавшись, когда кустики покачнутся вновь, высаживаю туда весь магазин. Тут же меняю его и перекатываюсь на другое место. Жду, бросаю еще один камень. Тихо. Поколебавшись, лезу наверх, к тем кустикам. Отчего-то трясет, даже зубы стучат.
Его увидел сразу. Человек лежал скорчившись и неестественно вывернув голову. У живота расщепленный пулей китайский АК. В магазине, я посмотрел, пять патронов. Могли быть «мои». Возле потной еще впадины у ключицы — дырочка от пули. Немолод, вернее, был немолод. Как же он промахнулся?
Ухожу, но что-то мешает. Руки. Скрюченные, черные, в глубоких морщинах-трещинах, привыкшие к лопате и мотыге, но не к оружию.
