Категории каталога
Иметь силу помнить... К 25-летию вывода советских войск из Афганистана
 Некоторое время считалось, что в Афганистане мы не воюем, а оказываем интернациональную помощь, объясняя ввод в эту страну советских войск геополитической необходимостью.
Несколько изменилась тональность сообщений с афганского фронта после заслушивания Л.И. Брежневым первого заместителя Генерального штаба Вооруженных Сил СССР.
Как позже вспоминал один из помощников Генерального секретаря ЦК КПСС, на вопрос Леонида Ильича, сколько лет страна будет воевать в Афганистане, генерал простодушно ответил, что мы, мол, там не воюем, а оказываем интернациональную помощь.
– Если не воюем, то почему такие большие потери? – недовольный ответом, спросил Верховный Главнокомандующий. – Передайте своему начальнику, чтобы тот был готов к заслушиванию на Политбюро.
Ранее в официальных документах и нашего ведомства, в различных указаниях из Москвы нахождение личного состава погранвойск на территории сопредельного государства также объяснялось оказанием интерпомощи. И только после «прокола» армейского коллеги наши генералы присутствие за «речкой» воинов в зеленых фуражках и чекистов стали трактовать как выполнение патриотического долга по защите советских людей с юга от бандитов, но не интернациональной задачей. Это позволяло руководству КГБ СССР при докладах наверх более убедительно оправдывать потери в личном составе и боевой технике.
Власть предержащие не придавали официальной огласке нахождение на сопредельной стороне пограничников. Наша военная поддержка правительства Б. Кармаля, сменившего на троне убитого 27 декабря 1979 года при штурме дворца Хафизуллы Амина, а позже и поддержка А. Наджибуллы, подавалась общественности как сугубо бескорыстная и мирная. Поэтому тысячи девятнадцати-, тридцати-, сорокалетних, кому судьба уготовила испытание войной, по чьему-то злому умыслу остались безвестны своему народу.
– Еще не пришло время, – бесцеремонно одергивали тех, кто уже тогда, в начале восьмидесятых, пытался рассказать правду о гибели того или иного солдата, сержанта, прапорщика, офицера, раскрыть суть трагической фразы «Погиб при исполнении воинского долга».
Однажды, будучи главным редактором газеты «Дзержинец» Среднеазиатского погранокруга, я попытался это сделать, опубликовав очерк О. Квятковского, постоянного корреспондента газеты «Труд» по Туркмении, о подполковнике В. Ухабове, удостоенном звания Героя Советского Союза посмертно. Поскольку я был одновременно цензором-совместителем по региону, я, как мне казалось, убрал из материала всё, что могло бы свидетельствовать о принадлежности героя к пограничным войскам. К слову скажу, «Труд» отказал своему собкору в публикации, хотя очерк был написан ярко, убедительно, профессионально, а сам автор считался в газете одним из лучших журналистов.
Прошло некоторое время, меня вызывают в Москву, в политуправление погранвойск. Ехал туда со спокойной душой: посчитал, что вызывают на какое-то внеочередное совещание. Но, как выяснилось глубоко ошибался. В действительности оказалось, что меня ждут большие неприятности, вплоть до снятия с должности. А все дело в том, что номер «Дзержинца» с очерком о В. Ухабове каким-то образом попал в США, где газета «Балтимор-Сан» опубликовала его со своим комментарием, сделав упор на то, что хотя и официальные лица Советского Союза отрицают факт присутствия своих пограничников на афганской территории, но данная газетная публикация свидетельствует об обратном.
Совет политуправления во главе с генералом В. Ивановым вволю «потоптал» меня за «недальновидность», «незрелость» и т. п. Владимир Степанович как знаменем размахивал злополучным номером «Дзержинца» с очерком о герое-пограничнике, призывая подчиненных – заместителей, начальников отделов – высказывать свои соображения по публикации. К счастью, несколько смягчил ситуацию старший военный цензор подполковник В. Федоров. Он курировал нас, пограничных цензоров-совместителей, но подчинялся Генеральному штабу. Офицер решительно отверг обвинения в нарушении мной цензорских требований к материалу, не увидев ни единого «прокола» соответствующих нормативных документов. Ну а то, что информация о подполковнике В. Ухабове, являвшемся грозой для душманов, практически для всех, в том числе и спецслужб США, была секретом Полишинеля, заставила «политбойцов» несколько смягчить тон устроенной мне выволочки. Тем не менее по окончании заседания совета меня пригласил к себе секретарь парткомиссии погранвойск полковник Н. Селезнев. «Суслов в зеленой фуражке», так его называли в округах, минут тридцать «учил» меня работе в газете и настойчиво советовал сделать правильные выводы из состоявшегося разговора, призывал к бдительности.
На этом все и закончилось.
Правда, был в моей многолетней редакторской практике и ещё один, связанный с Афганистаном «прокол», из-за которого офицеры авиационного отдела управления войск округа не на шутку обиделись: мол, ты сильно подставил нас перед Москвой, рассказав в газете том, как командир экипажа вопиюще нарушил меры безопасного пилотирования вертолёта в горах. Тогда это сделал майор Ф. Шагалеев, вытаскивая из-под огня душманов наших десантников, попавших в окружение. Как написал корреспондент, майор «буквально прилепился к выступу скалы двумя колесами – передним и основным. Ну а третьей, необходимой точкой для посадки машины стал опыт и профессионализм аса-летчика». Позже этот эпизод вошёл в анналы пограничной авиации как пример высочайшего профессионального мастерства. А имя Героя Советского Союза генерал-майора в отставке Ф.С. Шагалеева золотой строкой вписано в славную историю пограничных войск.
Давно пора возвращать имена героев! И выразить слова великой благодарности всем тем, кто был верен до конца воинскому долгу и погиб не в учебном бою, как писали тогда в военных газетах, а в самом что ни на есть реальном, кого реальная, а не закавыченная смерть укрыла стылым крылом.
Помню интервью «Комсомольской правде» генерала Б. Громова, данное им сразу после вывода советских войск из Афганистана.
– В Афганистане тысячи офицеров приобрели опыт, – печатно на весь Союз утверждал тогда Борис Всеволодович.
– Но за этот опыт заплачена высокая цена, – наивно недоумевал журналист.
– Нет войны без потерь, – услышал он в ответ.
Кто оспорит эту неоспоримую истину?! Вопрос в другом: для кого и для чего уже много раз, далеко за пределами родной отчизны, за тысячи жизней, «приобретался» впоследствии никому не нужный горький опыт? И не слишком ли высока была цена? Без малого пятнадцать тысяч погибших. А сколько десятков тысяч советских солдат стали инвалидами?!
Я не сужу заглазно, скопом высшее партийное руководство тех далеких лет, позволившее втянуть страну в ту мясорубку, никем и никому не объявленную героическую и трагическую войну. Это было бы несправедливо и грешно. Дело истории не разоблачать и пугать, а изучать и понимать. Через четверть века после вывода из-за «речки» наших ребят все же, считаю, надо судить о прошлом в соответствии со сложившимися тогда обстоятельствами. Муза истории Клио предпочитает разговор в тональности тех далеких лет. Но не умолкает обида, когда решают одни, а гибнут другие. Как, скажем, рядовой Борис Кальков, посмертно награжденный орденом Красного Знамени: в бою он закрыл собою командира.
При всем почтении к военачальникам, которым, знаю, тоже пришлось нелегко, все же склонен считать, что основная тяжесть той войны лежала на плечах солдат и сержантов, прапорщиков и офицеров, порой еще неокрепших, но надежных, принимавших на себя нередко непосильную ношу. Ценой собственной жизни, а порой жизнями и других приходилось расплачиваться за это благородство.
Вот и Борис Кальков. Не берусь предполагать, о чем он думал в те мгновения, когда увидел, как в офицера целится зрачок душманского автомата. Наверное, у парня просто не было времени на какие-то другие мысли, кроме одной: спасти командира, без которого сослуживцам трудно будет выстоять в смертельном поединке с врагом.
Стремительно рванувшись вперед, он как бы принял на себя предназначенную другому смертельную порцию металла. Не поступи Кальков так и останься в живых, наверное, никто бы его не упрекнул в малодушии, не осудил за то, что не нашел в себе мужества броситься под автоматную очередь. Скорее всего, в грохоте боя никто бы и не заметил, что ценой собственной жизни он мог спасти офицера. Однако уверен, что сам себя впоследствии Борис не смог бы ни оправдать, ни простить. Потому что он-то видел и знал: может, должен успеть.
24 ноября 1986 года при ликвидации бандформирования главаря Латифа такой же подвиг совершил ефрейтор Виталий Соломин. Увидев, как бородатый афганец берёт на мушку начальника заставы майора С. Сысоева, находящегося в гуще боя, Виталий бросился вперёд и в последний момент успел закрыть собой офицера. Пуля попала солдату в лицо. К счастью, пограничник остался жив. За этот подвиг он награждён орденом Красного Знамени.
В том бою пятьдесят наших ребят разгромили банду численностью около трёхсот человек, уничтожив 68 моджахедов и 35 взяв в плен. Было захвачено большое количество боевого оружия и боеприпасов. Майор С. Сысоев был удостоен ордена Красной Звезды.
Таких пограничников, как Б. Кальков, В. Соломин в Афгане служило немало. Взять хотя бы Николая Концова – нашего земляка из города Стерлитамака. Кроме медали «За отличие в охране государственной границы СССР», его подвиг на афганской земле отмечен также орденом Красного Знамени. В мае 1988 года сапер рядовой Николай Концов и его боевые товарищи обеспечивали безопасность колонны с продовольствием для нашего личного состава. Пограничники прощупывали дорогу миноискателями. На одном из крутых поворотов душманы устроили засаду. По отработанной схеме они намеревались пропустить саперов, а затем заблокировать и уничтожить колонну. Но выручила пограничная собака Рада, учуявшая «духов». Те открыли массированный огонь из автоматов и пулеметов. Завязался неравный жестокий бой. Когда подоспела помощь с нашей стороны, в живых осталось только двое пограничников-саперов, Н. Концов с сослуживцем, которые яростно отстреливались от наседавшего врага. В том бою пограничники потеряли убитыми шестерых своих товарищей.
А Николаю еще не раз пришлось выезжать на сопровождение колонн, в ходе которых были обезврежены десятки различных взрывных устройств. Конечно, Николай знал, что смертен. Но твердо знал и другое: в любом деле, а в их, саперном, особенно, кто-то обязательно должен брать на себя больше других, подстраховывать менее умелых, менее расторопных, воодушевлять их личным примером.
Иначе как подвигом нельзя назвать действия в бою ефрейтора Виктора Захарова и младшего сержанта Александра Казакова.
Виктор был в БТРе, когда два выстрела из гранатомета прошили насквозь машину. В результате – тяжелое ранение, контузия. Такая же участь постигла и находящегося в бронетранспортере старшего лейтенанта Н. Караймана. Но, придя в сознание, солдат нашел в себе силы и под плотным огнем противника вытащил из горящей машины офицера, перенес его в укрытие и оказал ему первую медицинскую помощь. А потом, когда душманы стали окружать их, меткой стрельбой он уложил несколько человек, заставив остальных отказаться от своей затеи.
В очень сложной ситуации оказался однажды младший сержант А. Казаков. Его отделение выполняло поставленную боевую задачу, действуя против значительно превосходящих сил противника. Несколько подчиненных Александра погибли в этом неравном бою, остальные получили ранения. Вдобавок ко всему у пограничников кончились патроны. На всех осталось две гранаты. Казаков отвел в безопасное место раненых, оставив одному из них гранату. Другую взял себе. То ли чудом, то ли яростью, но отважные воины продержались до подхода подкрепления.
И ефрейтор В. Захаров и младший сержант А. Казаков по заслугам удостоены боевых орденов.
Нелегко все это вспоминать. Но и вычеркнуть из памяти нельзя. Поэтому прежде чем прерваться, перевести дух от крови, смертей, человеческого несчастья, вкратце расскажу о судьбе в то время 26-летнего офицера Александра Паршина, подорвавшегося на вражеской мине и лишившегося ступни.
Люди по-разному переживают личные трагедии. Один безвольно опускается на дно житейского моря, другой, несмотря ни на что, борется до конца. Вот и Александр во что бы то ни стало решил возвратиться в боевой строй. Ведь подобные примеры в истории наших вооруженных сил уже были: вспомним хотя бы Алексея Маресьева.
Предстояло научиться ходить на протезе, потом пройти все медицинские комиссии и доказать, что ты не инвалид.
Останься Александр в беде своей один, трудно было бы сказать, как бы сложилась его дальнейшая судьба. Но ему на помощь пришли военные хирурги Е. Золотобоев, И. Сафонов, профессор Борис Лукич Жуков, в ту пору главный травматолог Таджикистана.
Переборол А. Паршин болезнь. Было и невероятно трудно, и немыслимо больно, но все заслонила великая радость первого шага. Жизнь этого офицера, может быть, и в порядке исключения, как написано в рапорте, разрешающем продолжить службу, опровергла само правило.
Меня могут спросить, ну а вы-то, газетчики, чем отметились в Афганистане? Прежде всего, конечно, публикациями о людях, честно, добросовестно выполнявших свой воинский долг «за речкой». Выпускали бесчисленное количество листовок, пособий, небольших разговорников, инструкций, советов различных специалистов, книжки-брошюры о героях-пограничниках, специзданий формата А3 для личного состава, несущего службу на территории сопредельного государства, и т. д. Ну а корреспонденты, выезжающие в боевые порядки, скажу без ложной скромности, показывали личный пример мужества и героизма.
Назову фамилию своего подчиненного, начальника отдела редакции старшего лейтенанта М. Солодкова. Уже в свою первую командировку в Афганистан он принял непосредственное участие в ликвидации одной из групп моджахедов, укрывшихся от преследования в кишлаке.
В представлении к государственной награде руководитель операции написал: «Старший лейтенант М.М. Солодков, преследуя неприятеля, взобрался на крышу строения и бросил в дымовое отверстие гранату. Засевшие внутри трое моджахедов, которые вели прицельный огонь по наступающим, были уничтожены…».
Когда мы «обмывали» медаль «За боевые заслуги», врученную вскоре журналисту за тот бой, Михаил Михайлович вспоминал:
– Крыша жилища оказалась такой хилой, что после взрыва она вместе со мной взлетела в воздух. Мой ангел-хранитель, сидевший на левом плече, свалился в эту минуту вместе со мной на землю и стал громко причитать: «Господи, зачем ты прикрепил меня к этому идиоту?».
Мы весело посмеялись тогда над словами сослуживца. К счастью, ангел не оставил своего бесшабашного подопечного. Вскоре, когда М. Солодков снова был «за речкой» и с группой пограничников летел на очередное боевое задание, вражеский «Стингер» поразил вертолет. В отличие от невезучих ребят, погибших при падении винтокрылой боевой машины, военный корреспондент отделался травмой и после непродолжительного лечения в госпитале возвратился в строй.
Больше этого офицера в командировки в Афганистан я не посылал, так как Михаил готовился к поступлению в академию. Однако война настигла его самым неожиданным образом. Незадолго перед выпуском из академии, во время госэкзаменов, у него вдруг появились проблемы со здоровьем. И, чуть-чуть не дотянув до тридцати лет, офицер был уволен в отставку по болезни.
Оглядываясь с высоты прошедших лет на те далекие дни, испытываю ныне и печаль, и горечь. Мне как военному журналисту, главному редактору пограничной газеты разговорить личный состав, вызвать собеседников на откровенность, заставить раскрыть себя было ох как нелегко. Словно за плечами моих визави незримо витал дух сотрудника особого отдела, призывающий строго хранить военную и государственную тайну. На многие свои вопросы я слышал однозначные ответы: «Так точно», «Никак нет!» Но разве за ними увидишь человека? Ведь на все времена справедливой остается максима Блеза Паскаля, согласно которой человеку в погонах, как и иному другому, интересным в человеке остается сам человек.
Ну а более разговорчивые, рассказывая о своих сослуживцах, ограничивались определениями «сапер», «пулеметчик», «начмед», «повар»… Словно у этих людей не было ни имен, ни фамилий, ни воинских званий. Почему так? Прежде всего, некая секретность – мало ли кому попадет рассказанная газетчику информация. И второе – привычка к укороченности. Так быстрее.
Сделаю небольшое отступление и вкратце поделюсь впечатлениями от первого «визита» на ту сторону весной 1980 года. Тогда меня поразило убогое жилье хозяина, к которому нас привели местные «руководители» кишлака. Полуземлянка, из всех углов которой глядела невероятная нищета, глинобитный пол. Вместо стекол в окнах полиэтиленовая пленка, помутневшая от времени. Полное отсутствие мебели. Только в углу, под цветастой тряпкой, лежала груда каких-то вещей. Скорее всего, два-три старых матраса да несколько подушек. Было немного посуды из обожженной глины, а в неглубокой нише стены – пара серых граненых стаканов.
Поразили многочисленные, давно не стиранные одежды на каждом из членов семьи: длиннополые рубахи, поддевки, халаты, шаровары… Как узнал от переводчика, все, что у местных жителей есть «из нарядов», они постоянно носят на себе.
Трудно было осознать увиденное, так как мы и они жили в разных мирах. В этом склепе-землянке почему-то думалось абстракциями: просвещенный мир продвинулся далеко-далеко вперед, а здесь, в пограничных горах за Пянджем, еще XVI–XVII век.
И в других селениях, где я побывал, люди жили не богаче. Та же нищета, убогость, недоедание. Понятно, почему они за сотню-другую долларов из Саудовской Аравии, США, других стран, финансирующих кровопролитную братоубийственную войну, были против нового правительства Республики Афганистан, против ограниченного контингента советских войск и охотно «вливались» в ряды вооруженной оппозиции. Особо старались в этой войне оголтелые сунниты из «Альянса семи». Впрочем, не меньше хлопот доставляли нам и вооруженные формирования моджахедов из шиитской «Восьмерки», и из отрядов «полевых командиров» Латифа, Забибулло, Кали Кудуза, Наби, Наджмуддина, Шер-Мамада, Ахмада Пахлавона...
Мы воевали с коварным, хорошо обученным и вооруженным врагом, не давая хозяйничать бандитам, экстремистам, а то и отъявленным головорезам. Правда, как говорится, в перерыве между боями находили возможность и оказывать помощь местным жителям. Покидая эту многострадальную землю, мы оставили народу Афганистана полевой магистральной топливный трубопровод, 180 военных городков со всем комплексом материально-технической инфраструктуры, жилыми домами, столовыми, медицинскими помещениями и оборудованием, хлебозаводами. Их стоимость – около 600 млн. советских рублей.
А всего за годы присутствия в Афганистане наши воины совместно с прикомандированными из СССР строителями возвели и восстановили почти полторы сотни школ, лицеев, училищ, детских садов, более четырехсот жилых домов, тридцать больниц и тридцать пять мечетей, около ста пятидесяти километров оросительных сетей, многие десятки колодцев и скважин.
Однако продолжу рассказ о людях, вынесших на своих плечах всю тяжесть той войны. Назову еще одного героя тех дней – Байназара Халикназарова, разведчика, кавалера трех боевых орденов. Сколько раз, рискуя жизнью, он ходил на ту сторону «с моджахедами чаи гонять», сумев выведать многие секреты, не раскрыв себя! У него, профессионального разведчика, как на фундаменте, зиждился точный расчет, умение переиграть противника, замешанное на оперативном опыте. А точные и своевременные разведданные ой как нужны были нашему командованию.
В запас Байназар Халикназарович уволился в звании генерал-майора, Почетным чекистом СССР.
А как грамотно умело проводил так называемые частные боевые операции за «речкой» замначальника отдела управления войск Среднеазиатского погранокруга полковник В. Ильин! Особенно в свою бытность руководителем мотоманевренной группы.
…Небо было мутное от зноя, блекло-голубое, будто выгоревшее на жарком солнце, которое слепящим пятном повисло прямо над десантниками-пограничниками. По обеим сторонам ухабистой пыльной дороги то и дело попадались разбитые БМП, сгоревшие бензовозы, останки другой техники. Изнемогая от неподвижного горячего воздуха, личному составу сводного боевого отряда оставалось лишь потеть, глотать пыль и поругивать начальство за недостоверную информацию о нахождении в прочесываемом районе большой группы моджахедов, сопровождающих караван с оружием и боеприпасами. Тела под бронежилетами, надетыми только на майки, были скользкими от пота. Усталость валила с ног. Уже позади остался предполагаемый район сосредоточения противника, когда пограничный разведдозор чуть ли ни нос к носу столкнулся с боевым охранением неприятеля – отрядом сопровождения. Численностью «духи» значительно превосходили наши силы. Можно было избежать столкновения, но тогда караван ушел бы безнаказанно, пропал в горах. И полковник Ильин принял решение атаковать противника. Умело организовав общевойсковой бой, офицер с первой минуты навязал душманам свою тактику, заставив их бросить караван и ретироваться в горы. За исключением нескольких раненых, пограничники не понесли других потерь. Неприятель оставил на поле боя полтора десятка своих солдат. Во время огневого контакта личный состав нашего сводного отряда действовал стремительно, четко, умело. Ибо каждый знал, что промах – это пуля оттуда, пуля в тебя. Дрогни тогда Ильин, не прояви твердости, смалодушничай, и боевая задача была бы не выполнена, и неизвестно, какие людские потери понес бы наш отряд.
А теперь поведу речь о некоторых офицерах, прапорщиках, солдатах, с которыми встречался в январе-феврале 1989 года в Гульхане, Сархаде, Изване, Тергеране, Зебоке, Хандузе, Казиди в последние дни пребывания наших ребят на той стороне. К которым летал в гарнизоны, затерянные высоко в горах, и в составе десанта боевой машины пехоты обеспечивал вывод одной из колонн к государственной границе.
Больше всего в те дни я общался с подполковником Проничевым Владимиром Егоровичем, на плечах которого лежал тяжкий груз ответственности за своевременный и без потерь вывод в Союз нескольких пограничных подразделений, разбросанных по провинции Северного Бадахшана на многие километры друг от друга.
Честное слово, я смотрел и восхищался командирской зрелостью, выдержкой, спокойствием, житейской мудростью этого 35-летнего офицера. В непростой обстановке он обходился без чьих-либо подсказок, ничего не записывал и ни о чем не забывал. Держал в голове самые мельчайшие детали, связанные с выводом подчиненного ему личного состава.
Расскажу о случае, когда на наш небольшой гарнизон вышел отряд вооруженных душманов, насчитывающий 120–130человек.
…В наш крохотный по размеру, но прочный каменный «хилтон» постучали.
– Войдите, – распорядился Владимир Егорович.
Дверь слегка приоткрылась. Появилась голова в каске.
Еще не услышав от солдата ни слова, а только взглянув на его взволнованное лицо, мы поняли: произошло что-то серьезное.
– Разведчик надо, – испуганно произнес солдат.
– Его здесь нет. А зачем он нужен? – спросил офицер.
Словно не расслышав обращенных к себе слов, солдат повторил:
– Разведчик надо.
– Говорите, что случилось?
– «Духи» пришли…
– Хорошо. Идите.
Помолчав мгновение, Владимир Егорович неожиданно рассмеялся: «Ну, боец… “Духи” пришли – разведчик надо”».
Вначале я не мог объяснить себе: почему он, командир, отреагировал на тревожное сообщение так, словно подчиненный ему доложил, скажем, о том, что обед готов и стол уже накрыт. Только потом понял, что ровно столько времени, которое он затратил на свою безобидную реплику, понадобилось Проничеву для принятия решения, необходимого в этой непростой ситуации.
Буквально в следующую минуту по-военному конкретно, лаконично им были отданы необходимые распоряжения, команды. А благодаря дальнейшим отлаженным, грамотным действиям кровопролития удалось избежать.
Чем больше я узнавал Владимира Егоровича, тем больше убеждался в том, как выгодно отличался он от командиров, виденных мною ранее на той стороне, которые при принятии решений поступали так, словно афганская война – копия Великой Отечественной. Вдобавок к этому горе-командиры, о которых в армейском кругу говорили, что с такими командирами и врагов не надо, не признавали опасности своих заблуждений: то ли не хотели, то ли не могли понять, что действия моджахедов часто не соответствуют заученным в стенах училищ, академий схемам, правилам, стереотипам, оправдывая свои просчеты утверждением, будто афганская война что лотерея: повезет – радуйся, не повезет – в лучшем случае, привезут домой в «цинковом мундире», грузом – 200. Сколько по этой причине было обидных потерь.
В дальнейшем Владимир Егорович Проничев возглавлял управление ФСБ России по Республике Карелия, работал на различных руководящих должностях в Центральном аппарате ФСБ России, курировал легендарный «Вымпел», бойцы которого, освобождали в 2002 году заложников на Дубровке в Москве, десять лет руководил пограничной службой ФСБ РФ. Генерал армии. Герой Российской Федерации. Заслуженный сотрудник органов безопасности. Доктор юридических наук. С марта 2013 года – в запасе.
Чувство глубокого уважения осталось у меня к старшему лейтенанту. Н. Миронову, в совершенстве владеющему фарси, «рафику Николаю», как его все здесь называли. С благодарностью вспоминаю его помощь в общении с местными жителями.
Ранней осенью 1985 года, после окончания высшего учебного заведения, прибыл он сюда. Награжден орденом Красной Звезды. Много сделал этот офицер для налаживания и поддержания контактов как со сторонниками, так и с противниками народной власти. Это с его помощью я общался с начальником тыла батальона ополчения Гаибназаром Мирзо, узнав, что его дедушка родом из Ташкента. И то, что старшего брата, Мулло, убили «духи». И что сам он, Мирзо, намерен им мстить. Беседовал с Кудузом, местным «авторитетом» – энергичным, пружинистым, худощавым, с большой огненно-рыжей бородой, в новых широких брюках, зауженных внизу, длинной рубашке из дорогого материала. Поверх накинута зеленая утепленная куртка. На голове – пакистанский вязаный светло-коричневый берет – гатралка. На ногах – резиновые галоши, зеленые новые носки из эластика.
Войдя в «хилтон», Кудуз бросил на меня резкий и быстрый взгляд, как бы простреливавший насквозь, от которого сделалось как-то неуютно, не по себе. Зрачки его метались, словно передергивали затвор автомата, досылая патрон в патронник.
Мои вопросы слушал, опустив голову, доставая тонкими ухоженными пальцами семечки со стола, которыми угостил моего собеседника Николай. Лущил их ногтями и быстро отправлял в рот.
Заговорил быстро. Миронов внимательно слушал его, что-то уточнял, а уж только потом переводил мне сказанное Кудузом. Чувствовалось, что беседа главарю не доставляет особого удовольствия. Он быстро свернул ее. Тем не менее я узнал, что его отряд держит у себя в гостях оператора «Стингера» из бандформирования непримиримых. Он должен был охотиться за нашими вертолётами.
А за дверями «хилтона» хозяина ждали трое вооруженных охранников. Рядом с ними – трое наших пограничников в бронежилетах и касках. Двое – с автоматами, третий – с ручным пулемётом Калашникова. Таковы были условия встречи.
Вспоминая всех, кого знал, с кем встречался на дорогах войны, живых и мертвых, отчаянных и не очень, бесстрашных и осторожных, тщетно подбираю единицу душевной энергии, эквивалентной мужеству солдат, сержантов, прапорщиков, офицеров и генералов, которые возвращались домой. Ведь каждому из них приходилось десятки, а кому-то и сотни раз подниматься в любое время суток, под палящим солнцем и пронизывающим зимним ветром, в тучах пыли, чтобы выполнить поставленную задачу. Их прошедшая здесь служба, которая, как судьба, была дана свыше, – это воля, выдержка, отвага. Она родила сплав величайшей прочности, узнаваемой сразу же, лишь стоит произнести: «А помнишь, в Афганистане…».
Я прощаюсь с Афганистаном. 15 февраля 1989 года, 16 часов 40 минут. Позади девять лет войны, ставшей предтечей гибели СССР. Напоследок окидываю взглядом серые приземистые постройки, приютившиеся у подножия такого же цвета гор, зализанные ветром скалы, нависающие над дорогой как недодуманные думы: сколько раз горячие пули высекали из них искры. Сдавленная горами, мечется внизу река. Вечереет. В небе ни единого облачка. Острые хребты взметнули ввысь линию горизонта. Горы эти остались для меня холодными, чужими, грозными в своем безмолвии. Это оттого, наверное, что не всем нашим ребятам довелось вот так на прощание оглядеться окрест. И потому к радости возвращения на родину примешиваются сомнения, обида, боль за гибель соотечественников вдали от родных и милых сердцу мест, на чужой земле. А официальные цифры говорят: из 620 тысяч бойцов, воевавших в Афганистане, погибли 14453 солдата и офицера. 73 человека стали Героями Советского Союза, причем 26 их них удостоены этого звания посмертно. Пропали без вести и попали в плен 417 военнослужащих. К слову, пограничников и чекистов среди них нет.
Верные неписаному закону братства «Своих не бросать», пограничники все годы войны следовали непреложному правилу: сколько человек ушло на операцию, столько же должно вернуться. И неважно: мёртвые они или живые. Как позже вспоминал начальник погранвойск страны генерал армии Вадим Александрович Матросов: «Меня не раз спрашивали: где ваши военнопленные, как будем выручать?» А я отвечал, что не только в плену, в руках чужих пограничники ни разу не побывали: ни живыми, ни ранеными, ни убитыми. И перебежчиков не было…»
Около семнадцати тысяч пограничников постоянно выполняли свой воинский долг на сопредельной стороне. А всего с декабря 1979 по февраль 1989 года в боевых действиях на территории Афганистана участвовало более 62-х тысяч солдат, сержантов, офицеров и генералов погранвойск страны. Их мужество, проявленное в боевых действиях, отмечено высокими государственными наградами: восемь военнослужащих награждены Золотыми Звездами Героев, девятнадцать – орденами Ленина, двести девяноста восемь – Красного Знамени, несколько тысяч воинов в зелёных фуражках получили ордена Красной Звезды, «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР», медали «За отвагу», «За боевые заслуги»…
На советнической работе находилось 386 офицеров, сотрудников КГБ СССР.
Таковы факты. И, как сказал А. Герцен в «Былом и думах», «кто мог пережить, тот должен иметь силу помнить».
Источник: http://bp01.ru/public.php?public=3611 |
| Категория: Cтатьи | Добавил: Афган (06.04.2014)
|
| Просмотров: 1546
|
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
