Засада в горах
Юлдашев Ильяс Тимирханович, рядовой погранвойск
Холодная осень 1983 года поджидала меня в Уч-Араль-ском отряде. Отряд охранял участок советско-китайской границы, которая проходила по Джунгарской долине. По правому флангу упирались в серое небо огромные горные хребты, а по левому простирались бесконечные степи, вдали сливаясь с ниткой горизонта. Служба у пограничников не мёд. Зимой перевалы так засыпает и задует снегом, что никто не пройдёт: ни человек, ни лошадь. Весной солнца много и снег начинает сходить вниз, и на перевалы выставляются посты. Там находятся несколько солдат и несут службу месяц, а то и полтора. Таким образом, перекрывают определённый участок государственной границы, одним словом наша граница всегда на замке, и даже мышь не проскочит. По Джунгарской долине струной протянута железнодорожная ветка. Её начали строить в 50-х годах прошлого столетия, и планировалось, что она соединит две страны. Рельсы дотянули до границы с Китаем и даже забили серебряный костыль, но тут-то стройка века приостановилась. Китай стал необоснованно предъявлять территориальные претензии к СССР. Китай требовал пересмотреть границы в их пользу. Граница определена ещё Чугугакским протоколом и закреплена подписями и сургучными печатями в 1864 году. В нём чётко обговорено, что «Все реки, текущие на север, – русские земли», «Все реки, текущие на юг, – китайские земли». Всё ясно и просто.
В марте 1969 года китайцы попытались овладеть островом Даманский. Недалеко располагался небольшой городок «Дружба», видимо, названный в честь добрых отношений с китайцами. Как только в воздухе запахло порохом, всех жителей переселили от греха подальше. Дома наглухо заколотили, и жители, собрав свой домашний скарб, разъехались кто куда. Джунгарская долина: ветра шквальные, дует так, что кажется, откуда только такая природная сила берётся. Солдат, собираясь на службу, сначала самостоятельно надевает на себя шинель, затем бушлат, далее овечий тулуп и с помощью других с трудом втискивается в прорезиненный ОВЗК. И вдобавок на шею ему для равновесия вешается автомат.
Направили меня в комендантский взвод, и там произошла совсем нелепая история. Лейтенант Муравьёв узнал, что у меня есть навыки работы электромонтёра, и предложил непыльную работу, отключить телевизионный кабель. Для меня, солдата-первогодка, это была задача с одним неизвестным, и я решительно поднялся на чердак пятиэтажного дома, в котором жили офицеры. Быстро нашёл кабель, подёргал его и, высунувшись в чердачное окно, спросил у ребят, играющих внизу, в какую форточку он заходит. Они внизу дружно покивали головами, и я смело обрезаю его и с чувством выполненного долга спускаюсь вниз, посвистывая себе под нос. Проходя мимо квартиры помощника начальника штаба, сталкиваюсь с ним. До этой минуты он удобно расположился на диване и, подрёмывая, одним глазом посматривал телевизор. Экран вдруг зарябило, и это привёло начштаба в некоторое замешательство. Он оторвался от удобного дивана и вышел из квартиры, где мы с ним и встретились. На его лице я прочёл все мысли. Немного погодя выслушал в свой адрес то, что он думает обо мне и предположение, где только такие солдаты рождаются. Я смотрел на его красное от ярости лицо и думал, вот не везёт, так не везёт. С его слов стало понятно, что дальнейшая служба будет проходить в сопредельном государстве.
- Можно идти? – попросился у него, поняв, что словарный запас его иссяк.
- Идите, – процедил он сквозь зубы, и мне тогда показалось, что в его словах уже погасли злобные нотки. Надо сказать, что ко мне он питал нескрываемую неприязнь и три раза я был им отправлен на гауптвахту. Находиться на «губе» солдату, ещё не совсем привыкшему к суровым реальностям армейской жизни, с «дедами погранвойск» довольно не просто. Заканчивались последние часы пребывания на «губе», приходит помощник начштаба и спрашивает:
- Насиделся? Поумнел?
Отвечаю и прямо смотрю на него строго по уставу:
- Так точно, поумнел.
Он удовлетворительно качнулся на носках, предполагая:
- По-моему, ты ещё не насиделся, – и добавляет мне ещё трое суток ареста. «Деды» – старослужащие – от возмущения загудели, видя такой беспредел со стороны помощника начштаба. «Ну, ладно», – думаю про себя, – нахождение на гауптвахте тоже идёт в зачёт армейского времени, да и от него подальше.
Командир части на плацу был краток:
- Товарищи пограничники, вам доверили высокую честь выполнить интернациональный долг. Не посрамите наш отряд. – Глаза у него увлажнились от таких пафосных слов.
В Гульче походили по части и решили ознакомиться с местными достопримечательностями и, недолго думая, перемахнули через невысокий забор. Прошлись по пыльным и кривым закоулкам и особо не вдохновлённые местными красотами зашли в низенький с плоской крышей магазинчик. Нас удивило, что на обмен натурпродуктов можно заполучить дефицитный томик Дюма или обменять их на красивый ковёр. Восток интригует и завораживает, словно в другой мир попал.
Добираясь по горным дорогам до Мургабского пограно-тряда по Памирским горам, которые давили своей огромной массой, рассматривали их лёжа на дне кузова машины, куда предусмотрительно набросали матрацев. Таджикские лихачи, сидевшие за баранками машин, ехали так близко от обрыва, что не хотелось туда и смотреть. Кое-где валялись разбитые остовы машин. Чем дальше ехали в горы, тем наши разговоры утихали. Наконец-то добрались до привала на озере Каракуль. Стали выпрыгивать из машины, чтобы размять затёкшее тело. Стою и не могу понять, что со мной происходит, голова куда-то поехала, и стал проваливаться в темноту. Очнулся и вижу, что водитель трёт мне виски вьетнамской мазью «Золотая звезда». Видимо, это было их испытанное средство от горной болезни. Местные жители её называют тутек. Встал на качающихся ногах, вижу, что многие лежат ничком, сказалась нехватка кислорода. Внизу озеро чёрное-чёрное. Горы стоят так близко и своими вершинами подпирают небо, не давая солнцу коснуться озёрной поверхности. Место, где сходятся вершины гор и небо. Наш путь лежал по пространству, называемому Пои-мир, Пои-мехр, Фанмир -Страна света, Небесные горы, Страна озёр, Пустыня смерти, Крыша Мира – все эти синонимы подножия мира.
Приехали в Мургабский отряд, и сразу всех повели в медпункт. После двухнедельной подготовки и горной адаптации готовы были для дальнейшей службы в Афганистане. Серо, голо кругом, глазу не за что зацепиться, правда был небольшой клочок зелёной травки, и берегли его как зеницу ока, огородив колючей проволокой. Местные коровы проявляли явный интерес к сочной травке. Ходили, низко опустив рогатые головы, подбирая всё, что можно было жевать. Бумагу, целлофан, солдатские «бычки». Мургаб отталкивал, хотелось перемен, а они были за речкой. Замполит, покрутив учебные фильмы и прочитав лекции о том, что ввод наших войск оправдан и целесообразен, подтвердил нашу уверенность как можно скорее уехать из отряда. Молодости присуща безрассудность, и она влекла вперёд, в неизвестность. В штабе забрали у нас военные билеты, погоны мы спороли, выполняя приказ командира взвода, как нам объяснили, что не дай Бог будете убиты, а ещё хуже того, пленены, то получится политический конфуз. Три года войны, и, наверняка американцы о нас знали больше, чем мы сами о себе. Ох уж эта секретность.
Уже перед самой отправкой нас вызывают в штаб, и, полистав моё дело, командир отряда обратил внимание на то, что я хорошо стреляю и до призыва занимался каратэ. Так я попал в десантно-штурмовую группу.
Командовал ею один из первых Героев Советского Союза Барсуков Иван Петрович. Он позже уедет, и нашим командиром станет капитан Ракимов.
Утром прилетели в Афганистан на бандар-пост, располагавшийся в близости от пакистанской границы. Как позже выяснилось, такое название осталось от английских колонизаторов и в переводе означает «Пограничный пост». На вертолётной площадке предупредили, где можно ходить, а где нет. Идём след в след, наклонив головы, разглядывая каблуки впереди идущего. Пост перекрывал караванные пути из Пакистана, это было немаловажно, так как оружие, наркотики порой переправляли в Иран по северным тропам. Наш бандар-пост был им как кость в кошачьей глотке. Одно ущелье уходило в сторону озера Дюферен, другое выводило к кишлаку Санглич, третье – на Вилку, где постоянно устраивали засады. Бандар-пост находился на стратегической высоте, обложенный со всех сторон камнями, он был непреступен. В каменистой почве прорыты окопы и ходы сообщения. Посты, расставленные на всех направлениях, имели вооружение: миномёты, пулемёты «Утёс». Пограничники уходили в засады, и выставлялись они на случай попытки прорыва караванов и разведгрупп душманов. Казармы, выложенные из камня, сверху прикрыты ветками и глиной. Третья застава стала нашим домом, и все быстро подружились. Старшина Андрей Утюмов сейчас живёт в Ревде. Первые дни прожили спокойно. Встретился там с Александром Поварницыным, он служил в миномётной батарее.
Первый раз пошли сопровождать группу на Санглич, идём на плато, подъем крутой. Неделю назад вперед ушла группа, и случилось так, что мы случайно чуть друг друга не перестреляли. Утром один из группы пошёл умыться к речке, видимость плохая, туманом всё затянуто. Мы выходим на него, и что он там наклонился и воду пьёт. Ошибочно принимаем его за душмана, все быстренько залегли за камни, передёрнули затворы автоматов, загоняя туда смерть, и взяли его на прицел. Снайпер пристроился за камнем, и только длинный ствол СВД торчит. Наш пулемётчик, недолго думая, разрядился в его сторону длинной очередью.
Тот, в кого стреляли, плюхнулся на землю и замер. С той стороны огнём не ответили. Тишина, мы гадаем, что к чему. Всё же разобрались, а прапорщику подарили на память в подарок патрон из снайперской винтовки, который ему предназначался. Обратно возвращаемся и внизу столкнулись с местными жителями. Одеты плохо. На ногах драная обувка, зимой ходят порой совсем босые. Дали им немного своего провианта, они молча взяли и стоят, только провожают нас чёрными глазами. Спустились на дно ущелья, где можно утолить жажду из источника минеральной воды. Рядом с ним валяются ржавые консервные банки.
Пограничная служба потянулась своим чередом. Приходишь из засады немытый, небритый, к тому времени всегда топилась баня. Если повезет, то денёк отдыха, и снова уходишь в засаду.
Засады были стационарные, озеро Дюферен большое и тянется из Афганистана в Пакистан, как раз до нашего приезда разбили большой караван из Пакистана. Озеро затянуто льдом, сквозь него можно было увидеть на дне мины. По берегам большие валуны, среди них устроили засаду, натягивали плащ-палатки, чтобы сверху не капало. Спали в ватных спальниках, залезали в них, не снимая валенок. Небольшая печка, сложенная из камней, давала какое-то тепло. Ночью, чтобы искры не вылетали из трубы и не выдавали наше местонахождение, делалось нехитрое приспособление «искрогаситель». На трубу нанизывались пустые консервные банки с отверстиями сверху, так что наша печка дымила, а искры не вылетали из неё. Голод не тётка, и открываешь штык-ножом банку кильки в томатном соусе. Промёрзла насквозь, ножом отковыриваю красноватый кусочек и осторожно на кончике ножа кладу в рот. Медленно тает, вот тебе мороженое из тихоокеанской кильки. Привет из родного дома.
Агентура донесла, что пойдёт караван в сто тридцать человек и выйдет к озеру. Засады усилились миномётами и людьми. Но вьючный караван появился возле кишлака Санглич, и численность была шестьсот духов. Идут тихо по дну ущелья, только слышно всхрапывание лошадей. По ним ударили сверху, караван сразу пришёл в замешательство. Головная часть пошла на прорыв, стреляя во все стороны. Остальные погонщики стали разворачивать караван, чтобы скорее выйти из-под шквального огня пограничников и вертолётов. Потом мы несколько дней преследовали отдельные группки душманов. В караване присутствовал американский инструктор, и было видно, как он командовал, размахивая руками. Остановила его автоматная очередь. Он немного постоял, высоко подняв голову, и завалился на бок.
Пришла весна, снег таял, и с гор потекли грязные потоки воды, высвобождая каменистую поверхность. В начале мая большое начальство приказало найти того американца, а точнее, что от него осталось. Сходили на то место, где проходил бой. Зима сделала своё дело, тело было до костей объедено зверьём. На черепе рыжие волосы сохранились, а местное население, – в основном, брюнеты. Собрали его раскиданные белые косточки в солдатский вещмешок и принесли на заставу. Потом его вертушкой отправили в Союз.
Идём в засаду на Вилку. Тяжело идём. В засаде будем дней двенадцать. Тащим на себе килограммов шестьдесят. Сухпай недельный, боеприпасы, спальник и другое военное имущество. Сверху раздаётся по нам одиночный выстрел, стреляют прицельно сверху. Падаю и ползу за ближайший камень, сейчас он для меня спасенье. Смотрим вверх, только догадываясь, откуда могли стрелять, для острастки немного постреляли длинными очередями. Идём дальше, спина чувствует чей-то пристальный взгляд через прорезь мушки прицела. Ждёшь выстрела. Неприятно, и по спине течёт ручьём предательский пот. Нервы на взводе, поднеси спичку, так шарахнет, мало не покажется. Дошли до привала, не снимая своей поклажи, приваливаемся к валунам. С нами идёт молодой солдат-первогодок, ещё не обстрелянный. Высокий, лицо немного вытянуто, и казалось, что он постоянно чему-то удивлялся. Закурил, прикрыв глаза, отдыхал. Ему действительно тяжело, и мы это понимаем. Нехватка кислорода, в голове тамтамы стучат, сознание плохо улавливает действительность. Взгляд останавливаю на его подсумке для выстрелов к РПГ, вижу, что недокомплект. Рукой подтягиваю подсумок к себе и смотрю удивлёнными глазами, что там вместо штатного комплекта выстрелов лежат его шерстяные носки, торчит тёплое бельё. Кровь прилилась сразу к голове: «Вот гад какой, а если бы духи вышли на нас, чем стрелять?». Глазами показываю Андрею Утюмо-ву на подсумок, у него самого глаза полезли на лоб. Брови угрюмо сошлись на переносице. Вижу, начал он бледнеть, молча подползает к Яше, так звали горе-воина, и с размаху бьёт его по лицу.
- Что, тяжело носить выстрелы, салабон? Может, тебе рано ходить с нами по горам? – Бьёт его другой рукой по лицу.
Подхожу я и от злости, сидевшей во мне пружинкой, трясу его за камуфляж. Голова у Яши безвольно трясётся, потекла кровь из носа, он шмыгает и виновато смотрит на нас. Глаза побитой собаки. Андрей заводится, стягивает автомат с плеча и большим пальцем снимает предохранитель. Смотрит на меня, я молча мотаю головой: «Хватит с этого парня». Ствол поднимается, и вижу, как ноги у молодого солдата начинают скользить по камням.
На Яшу смотреть противно, губы трясутся, в глазах немая мольба. Кулаки крепко сжаты, так что косточки побелели.
- С него хватит, а то в штаны наложит, постираться негде, прачечная осталась в Союзе.
Я понимаю, что Андрей давит на психику, стрелять он не будет, но поиграть на нервах всё же хочет. Мне кажется, одно-актовый спектакль надо прекращать, подхожу к нему и отвожу ствол автомата вниз. Внезапно из-за уступа появляется капитан Яльмурзин. Внимательно оглядывает нас и задерживается на подсумке. Подходит и поднимает подсумок, в глазах промелькнула искорка и медленно затухла. Лицо капитана залилось красными пятнами, желваки на скулах налились металлом и заиграли. Ничего нам не говорит, молча уходит за большой валун, легко ступая по острым камням. Видим только его голову и крепкую шею на широких плечах.
- Смотри у меня, Яша-бараша, вернёмся на пост, жизнь тебе мёдом не покажется, – говорит ему Андрей и гневно буровит взглядом. В дальнейшем он, выполняя взятое обещание, усердно посматривал, чтобы тот исправно отжимался до седьмого пота, приседал с камнями на плечах. Такое ученье шло Яше только на пользу.
Дембель прилетел из-за гор с нашей территории. Пришли с засады грязные, небритые, а нас командир построил в шеренгу и зачитал приказ о демобилизации. Подошли офицеры, стали нас обнимать, всё же привыкли друг к другу, да и уверены были: в бою не подведём. Появилась гармошка, и солдат, растягивая меха, издавал тонкие и пронзительные звуки «Прощания славянки», которые полились в долину к афганцам.
На следующий день быстренько собрались и, сидя в вертолёте на жёстких приставных лавках, на прощание всем машем руками. Вертолёт взмывает в бездонное небо, набирает высоту и летит не в сторону гор, за которыми была граница с Союзом, а делает облёт над теми местами, где проходили бои с душманами. Пролетает над засадой и зависает над ней, и снизу нам машут пограничники, которым ещё служить. Сердце сжимается, в горле стоит комок, и мы не смотрим друг на друга, отворачиваемся к иллюминаторам.
Так закончилась моя война. Но память всё равно возвращает обратно в горы, действительно, если нужно пройти испытание, то своди парня в горы. Они не обманут и подскажут, кто он: друг или просто так.
Родители не знали, что я служу в Афганистане, хотя мать позже призналась, что сердцем чувствовала. В Андижане на главпочтамте отбил домой короткую телеграмму: «Выехал. Скоро буду». Телеграмма долетела быстрее, чем я добрался до дома, и мои родственники приходили на вокзал и терпеливо ждали меня на перроне пять дней, приходя туда каждый день.
Источник: http://abdulaev.su/ |